Хана Мюллер Брумль рассказывает об оккупации Праги

Я помню день, когда они пришли. Я помню этот день, и я… я помню то место, улицу, на которой я стояла, и помню, что шел снег. День был холодный, и они входили в город. Я была одна. Просто шла по улице. Это было недалеко — может быть, за три четверти мили от того места, где мы жили, и мы… ох, мы смотрели, как они проезжают мимо на своих грузовиках, со своими танками, бронетранспортерами, с орудиями, нацеленными на крыши домов. А сверху сыпался снег. И мы знали, что теперь гайки будут закручиваться все туже и туже. Ох, мы ведь знали, что происходит в Австрии, но каким-то образом в нас по-прежнему теплились глупые иллюзии, будто мы все еще в Чехословакии, потому что я так ясно помню, что, когда мне было лет одиннадцать-двенадцать, я читала книгу о маранах. Это были испанские евреи, у которых во время инквизиции был выбор, отречься от своей религии или стать католиками, и многие из них приняли католическую веру только для видимости и по-прежнему тайно отмечали все еврейские праздники. И там рассказывалась очень интересная история про Великого Инквизитора, ну и так далее. И вот я помню — знаете, с той ясностью, с какой помнишь некоторые сцены из детства, — как я говорила своей бабушке: «Какие же мы счастливые, что живем в двадцатом веке, в Чехословакии, и с нами ничего подобного не может случиться!»